Владимир Обухов
Голоса Логоса
Когда идешь по воздуху,
не трусь. Будь смел и весел.
Не жди в дороге отдыха.
Забудь и град и веси.
Средь пламенного пляса
иди, пока идешь.
За небо не цепляйся,
входя то в вихрь, то в дождь.
Иди, смеясь, покуда
открыта даль, как дверь.
И верь в надежность чуда.
Но только крепко верь.
___
Друг, назови меня по имени.
На миг, но вспомни обо мне.
Да, имя – что-то вроде инея:
сверкнет, растает – на огне
луча ли, взгляда ли. А все-таки
я был когда-то. Как и ты,
бродил вот тут. Какие четкие
у жизни все-таки черты.
А я туманнее, чем облако,
и совершенно невесом –
с расплывшимся до неба обликом,
с невидимым тебе лицом,
с душой, что еле-еле веет.
И пусть у вечности на дне
давно судьба моя мертвеет,
будь другом, вспомни обо мне.
___
Я белилами по белому
полотну пейзаж пишу.
Я невидимое делаю
поле и его пашу.
И над полем невидимкою
ты летишь, моя душа,
в белом мире белой дымкою,
белым воздухом дыша.
Даль сияет ошалелая –
и, наполнив эту даль,
пламенеет радость белая,
гаснет белая печаль.
___
Вектор ветра строят ветки.
Как сказал бы острослов,
эти ветки – как пометки
сразу всех редакторов.
Тут ни смысла, ни порядка.
Просто ветки. Просто куст.
Просто все на свете шатко.
Просто дом, как Будда, пуст.
Просто страх по душам шарит,
пляшут чьи-то голоса.
Просто шарик, легкий шарик,
улетает в небеса.
___
Царь Петр на палача
любуется с крыльца
дворца, а тот сплеча
мятежного стрельца
свежует топором,
старательно смеясь.
Беседуют притом
царь и светлейший князь.
«Ну, Меншиков! Ну, плут!
Опять ты за свое!
Каков-то бесов блуд –
все красть да красть. Ворье!» —
«Вранье. Или пустяк,
Мин херц… Ну, тварь я, тварь.
Ну, если что не так,
прости же, государь».
А царь и добр, и бодр.
«Да Бог с тобой, ловкач»…
С улыбкой смотрит Петр,
как трудится палач.
___
«А где же покойник?» — спросила вдова.
И правда – покойника нету.
Как нету? Ах, новость-то какова!
Как странно, товарищи, это.
Покойник сбежал со своих похорон
и, видно, вернется не скоро.
Надрывно гремит и гремит телефон.
Оркестр удаляется скорбно.
А где же покойник? Он полем бредет
по тропке почти что горячей,
глядит на сияющий небосвод,
от счастья смеется и плачет.
___
Пора к Нерону – на обед.
Питье и пища – от Локусты.
Шустра старушка. Спору нет –
обед уж точно будет вкусный,
пусть и недолгий. Что ж, прощай,
жена. Прощайте, дети, слуги.
Вся жизнь, прощай. К чему печаль?
Есть что-то славное в разлуке,
в уходе из судьбы в века,
в пустую мглу великой ночи.
А жизнь всегда ведь коротка –
и тем прекрасней, чем короче.
___
В себя пол-литра водки вбухав,
а все-таки еще живой,
идет торжественный Обухов
по шаткой, склизкой мостовой.
Он ныне вне житейской прозы.
Он рад всему. Во всех влюблен.
О, как милы, как свежи рожи,
что скалятся со всех сторон!
Над ним, как знамя, тучка реет –
и синим пламенем горит.
Пред ним встает и багровеет
высокая гора зари.
И воздух чист. И высь всемерно
глазам открыта и устам.
In vino veritas! Наверно,
покой и счастье – тоже там.
___
Слепой ведет слепого
над пропастью во ржи –
цепляется за слово,
а в слове – пропасть лжи.
Согреться в бездне мысли
пытается мудрец –
но годы в вечность смыли
тепло живых сердец.
Встает слепое поле.
Бежит во ржи тропа.
Согнулась, как от боли,
могильная трава.
Слепой ведет слепого.
Глаза стекли с лица.
В лед обратилось слово
слепого мудреца.
___
Горит металл. Звенят звонки.
А тучи зажигают спички.
Хрустят стальные позвонки
летящей полем электрички.
И ливень с далью на хвосте
вдруг разместился, словно дома,
во всей огромной полноте
почти неслышимого грома.
Там, за окном, кругом – вода
стоит нетвердо, шевелится.
В вагоне – мгла. Лишь иногда
мгновенно вспыхивают лица.
___
Там, над крышею, халатик
заискрился на свету –
руки вытянув, лунатик
ловит ими пустоту.
Боже мой! По краю крыши
медленно шагает он,
ничего, видать, не слыша
сквозь его влекущий сон.
Но стремит он шаг летучий
в звездной блещущей пыли
мимо смерти, мимо тучи,
мимо неба и земли.
___
Жизнь происходит невзначай.
Она почти случайна.
Так пьют и выпивают чай,
в задумчивости, в чайной.
Так с незнакомцем говорят,
зевая, в электричке –
на полпути в небесный град
и к черту на кулички.
И вот что странно – пусть сама
жизнь миг и фигли-мигли,
но вслед за ней встают дома
и расцветают книги.
И прорастает дух в душе.
И, словно весть благая,
из жизни жизнь растет – уже
какая-то другая.
___
Славный день! Так пораньше раскроем
занавески оконные, чтоб
насладиться торжественным строем
драгоценных калужских трущоб –
и увидеть, как быстро над светло-
желтой каменной рощей веков
волокут вороватые ветры
золотое руно облаков.
___
Искусство взрастает из тайны –
уж так на Земле повелось.
Большие удачи случайны.
К успеху идем на авось.
Не верьте в надежность приема,
а верьте в слепую игру.
Бездарность солидно весома.
А Пушкин – как пух на ветру.
И только за неким пределом
игра обретает итог.
И слово становится делом =
и Словом становится Бог.
___